Исцеляющее путешествие

Клаудио Наранхо

Передовой подход к психоделической терапии         Перевод: Нина Андрианова,

Редактура: Татьяна Гинзбург

 

Глава 1  Исцеляющий потенциал агонии и экстаза.  Вещества в психотерапии. 

Связь между возникновением измененного состояния сознания и последующими изменениями личности была известна во все времена. Шаманы по всему миру создают состояние транса для получения исцеляющего эффекта; мистики часто входят в визионерское состояние во время своих «выходов»; нередко у пациентов, на поздних стадиях психоанализа, появляются галлюцинации или другие быстротечные психотические проявления. 

Измененные Состояния Сознания (ИСС) преднамеренно использовались в терапевтических целях в таких областях, как гипнотерапия и использование психотропных препаратов. В последнее время, возросший интерес к идее «позитивной дезинтеграции» (Дабровски) и к тем положительным эффектам, которые психотический опыт, при условии правильной ассимиляции, может привнести в терапию, привело к все более широкому применению психоделических средств. Первыми препаратами, задействованными для облегчения терапевтической интервенции, были барбитураты и амфетамины. Впервые, барбитурат внутривенно был использован Леньель — Лавастином (1924) «для выявления бессознательного» и в дальнейшем, этот метод стал основой для методов, известных как наркоанализ (предложенный Д.С. Хорсли, 1936), наркосинтез (Гринкер) и др. 

Кажется, что первый, кто применил стимулянт, как дополнение к психотерапии, был Дж. Дьоле, внедривший «амфетаминовый шок». До этого, Майерсон (1939) описывал внутривенное использование комбинаций бензедрина и амитала содиума, но интерес к этим процедурам значительно возрос только к пятидесятым, когда началось более широкое применение амфетаминов внутривенно. 

После стимуляторов и антидепрессантов, галлюциногены становятся объектом интереса психотерапевтов, как вещества способные фасилитировать психотерапию. За клиническими опытами с маленькими и средними дозами мескалина Federking (1947), последовали опыты Абрамсона, который выступал за использование небольших доз ЛСД-25 в процессе психоаналитической терапии, способных вызывать ИСС, и опыты Сандисона, с его юнгианским взглядом на процесс.

Последующие годы принесли с собой не только появление близких по действию веществ, (псилоцибин и другие триптамины), но и методы изучения психических состояний, ими спровоцированных. Многие были очарованы значительной духовной ценностью этих «психоделических» переживаний и заинтересовались именно этой их стороной в большей степени, чем чисто терапевтическим применением. В частности, Олдос Хаксли сильно повлиял на интерес к религиозному и эстетическому аспектам этих препаратов. Другие увидели в этих состояниях не только связь с изменениями в поведении, но именно ключ к этим изменениям, и это стало ориентиром в дальнейших исследованиях, которые стали проводиться с целью повышения вероятности пиковых переживаний. Например, Хоффер и Осмонд воспользовались этими разработками при лечении алкоголизма в Саскачеване, а Гарвардская группа использовала их в реабилитационном проекте в тюрьме Массачусетса. 

Препараты, о которых я буду говорить в этой книге, представляют собой только некоторые, из ряда недавно открытых или пере-открытых в последние годы. Сейчас мы находимся только на начальном этапе искусственного вызывания особенных состояний сознания. С другой стороны препараты, с которыми мы уже знакомы — стимуляторы, антидепрессанты, галлюциногены и те, которые будут описаны в следующих главах, проявляют то, что не какое-то особенное душевное состояние способствует психологическому исцелению, а любая серия искусственно вызываемых изменений привычного психологического паттерна представляет собой возможность для разрыва замкнутого круга психики и поднимает на поверхность неизведанные ранее сферы эмоций и мыслей, и облегчает коррекционную деятельность, при которой мало развитые функции могут быть временно стимулированы, а переразвитые способности временно приглушены. 

Четыре препарата, о которых пойдет речь в этой книге, можно разделить на две группы как по их химическим свойствам, так и по типу эффекта их воздействия. Одна группа  — фенилизопропиламины, включающие МДА и ММДА, в основном характеризуется эффектом усиления чувствования, обострения внимания, ускорения ассоциативного и коммуникативного потока. 

К другой группе относятся полициклические индольные алкалоиды (ибогаин, хармалин). 

Из-за своего эффекта они могут быть названы «oneirophrenic” (онейрофреник), термин, предложенный Тернером для алкалоида хармалина. Их эффект на большинство субъектов заключается в вызывании живых мечтаний, которые переживаются с закрытыми глазами, но без отрыва от окружающей реальности и изменений в мышлении. Качество, делающее препараты из обеих групп привлекательными для психотерапии, заключается в облегчении доступа к неосознанным процессам, эмоциям или мыслям, качество, которое можно назвать «психоделическим» в том смысле, которое ему придавал Осмонд: «проявляющее разум».  А поскольку в отличии от галлюциногенов, они не влияют на перцепцию, не имеют эффекта деперсонализации, не вносят изменения в мыслительный процесс, а наоборот, усиливают осознание, их вполне можно называть «непсихотомиметические психоделики». 

Существуют четкие различия не только между разными типами психотропных препаратов, но и между теми характерными эффектами и возможными синдромами, которые каждый из них может вызвать. Иногда очень трудно увидеть что-то общее в возможных различных реакциях на один и тот же препарат, но уже в следующий момент можно обнаружить что, то, что казалось очень различным, на самом деле, оказывается всего лишь другим проявлением одного и того же. Так, потеря эго, вызванная принятием ЛСД, может выражаться и как экстаз от полного слияния со Вселенной, и как отчаянное цепляние за незначительную идентичность, страх хаоса и безумия, так же как значительное улучшение осознания после принятия ММДА может восприниматься как Полнота, но тот, кто еще не готов встретиться с этим моментом, будет мучим тревогой, стыдом или виной. 

Конечно же, типичных реакций, провоцируемых каждым веществом, может быть больше двух, однако их количество во многом будет зависеть от типа личности, и каждая из таких реакций будет требовать особой специфики в нахождении оптимального психотерапевтического подхода. Позиция терапевта в этой ситуации будет зависеть от его понимания глубины выше приведенных контрастов. Об этих контрастах: удовольствие-боль и личностная интеграция vs дезинтеграция в данный проживаемый момент, я буду говорить на следующих страницах. 

 

Или Пиковый опыт, или Усиление патологии  

Очевидно все психоактивные вещества, от барбитуратов до ибогаина, могут вызывать как приятные состояния сознания, так и неприятные. Это могут быть состояния, кажущиеся более желанными, чем обычные, или наоборот, состояния страдания, ухудшения умственных процессов, адекватности поведения или правильного восприятия реальности. Хаксли описывал некоторые характерные эффекты мескалина как «небеса» и 

«ад» и эти определения стали стандартными для тех, кто знаком с эффектами галлюциногенов типа ЛСД. Но сколько наркотиков, столько же «небес» и «адов». Реакция каждого конкретного человека отчасти зависит и от его конституции. Шелдон отмечал, что активный и сильный соматотоник в ответ на алкоголь среагирует еще большей активностью и агрессивностью, в то время как более социальный висцеротоник выдаст реакцию в эмоциональном и речевом плане, а интроверт церебротоник среагирует понижением общего тонуса и задумчивостью. 

Несмотря на то, что индивид может очень часто быть предрасположенным к определенным реакциям на определенный психоактивный препарат, достаточно очевидно, что в каждом отдельном случае он может выдать различные реакции в ответ на различные терапевтические приемы, и в различные моменты данной сессии. Более того, кажется верным утверждение что, будет ли состояние, которое испытывает человек, «блаженным» или «кошмарным», напрямую зависит от его настроения в данный момент сессии, от его личных отношений с терапевтом, от окружающей обстановки и от последнего, к нему примененного, терапевтического вмешательства в течении данной сессии. Этот факт предоставляет человеку свободу в выборе  того или иного типа переживания, поэтому важно, чтобы терапевт это тоже понимал.  

Какова же природа этих переживаний — «позитивного» и «негативного», и что делает их 

«приятными» или «неприятными»? Диапазон пиковых состояний как в обычной жизни, так и в условиях психофармакологического воздействия, включает в себя множество стадий.  Я предполагаю, что общим у них будет переживание, в котором человек открывает свою исходную ценность.

Мы используем слово «ценность» в нескольких значениях. Например, как описание различных, психологических процессов, приводящих к оценочным суждениям. Одно из значений мы обозначим как «нормативная» ценность, где «ценность» принимает значение принятия или отрицания чего-либо (человека, деятельности, объекта, работы, искусства и т. д.) в соответствии с навязанной ранее установкой. Такая установка может быть неявной или бессознательной, соответствовать личному восприятию или вступать с ним в противоречие. Ею, например, может являться такое понятие как «прилично» — как должен выглядеть приличный человек, какой должна быть приличная жизнь и т. д. В этом процессе описания ценностей, «ценность» есть «идея – чувство — действие» и зависит от природы прошлого опыта или обусловленностей. 

Но, когда мы наслаждаемся вкусом яблока, свежим дыханием ветра, находимся под чарами красоты, любви или мистического откровения, «ценность» момента не в совпадении или несовпадении нашего сиюминутного опыта с общепринятыми нормами, а в открытии чего-то, что живет в этом моменте, и вероятно не было известно ранее. Более того, нормы обычно берут начало там, где раньше никаких норм не существовало, из таких вот моментов-откровений: 

«И увидел Бог, что это есть хорошо.» 

Разнообразие переживаний изначальной ценности можно увидеть как непрерывную прогрессию от простейшего уровня чувственного удовольствия до уровня всеохватывающего мистического восторга. Эти переживания представляют собой истинное удовольствие, которое отличается от всего того, что мы обычно считаем удовольствием. Этот процесс представляет собой освобождение от первичных напряжений (голода, жажды, и тд…). Наслаждение чувственным восприятием оказывается не связанным с нуждой или инстинктом, но, как  изначальная ценность, воспринимается как нечто принадлежащее самому «объекту» (цвет, вкус, звуки и т. п.) и, поэтому, переживается как Дар. Такое состояние можно распознать как элементарную форму любви, которая есть благодарность и  творение «да» реальности в деталях, в ее ткани, или в ее основе, а не в ее специфических формах. Это то качество, которое Стоковский, говоря о музыке, называл «телом» музыки в отличии от принятого «душа» музыки, и красота этого тела музыки настолько же реальна, как и красота физического тела человека. 

Но «душа» искусства принадлежит к области понятия “красота”, которое, в свою очередь, отличается от удовольствия не только по качеству, но по своей сути. Если наслаждение состоит из отдельных чувственных восприятий, то в красоте ценится ее целое: объект, символ или лицо, у которых безусловно есть сенсорные признаки, но эти признаки не определяют целое. Так, хорошая музыка может звучать на инструменте с плохим качеством звука или бесполезная картина быть написана самыми красивыми цветами. (То есть звучание инструмента или краски (частное) не определяют общее)*.

Если единичные ощущения предназначены для удовольствия, а вся ситуация для красоты, то бытие предназначено для любви. И если «вещь» больше, чем порождаемые ею сенсорные ощущения, так и бытие больше, чем его чьей-ность (принадлежность чьему-то телу)*. Так же как у человека есть тело, и он выражает себя через тело, так и дух, пронзающий произведение искусства, говорит через него, но не является этой определенной формой. И чем больше мы погружаемся в глубины творения, тем ближе приближаемся к духу автора, который передается посредством его стиля. Один из глубочайших моментов в восприятии искусства, это понять автора –  говорим ли мы о Бахе, Достоевском, Ван Гоге, или любом другом, кто вдохновенно творил, а не просто случайно украшал время и пространство. (Но, чтобы встретиться с духом во Истину, мы должны являть собой нечто более цельное, чем просто последовательность случайной активности в том месте, которое мы называем «Я»).  И когда мы любим объект, он также существует для нас за пределами своего физического существования, которое может быть прекрасно или нет. Нам неважен его эстетический аспект. Возможно, это любовь ко всему существующему позволила Гогену  сказать: «Вещь не всегда привлекательна, но всегда красива». Я не утверждаю, что объект наделен чем-то типа души, а только хочу указать на качество нашего переживания. В одном случае, объект — это лишь абстрактная совокупность физических качеств, а в другом, мы персонифицируем его, и  относимся к нему, как к бытию, как к индивидуальности. Иногда это происходит неявно, например, в момент, когда мы моем посуду с любовью, или это выражается более или менее ярко, когда мы отказываемся расстаться с любимым старым свитером.  

Также, как бытие может являться объектом любви, так и бытие, само по себе порождает чувства, которые можно выразить словами “святость” и “неприкосновенность”.  Чудо существования, в любой форме, есть чудо утверждения, которое создало этот мир — “Есть-ность”, как Хаксли перевел  “Istigkeit” Экхарта.

В моменты пиковых переживаний происходит встреча с исходной ценностью — от принятия ощущений, которые поставляет восприятие, и далее, через красоту и любовь, до принятия всего переживания как такового, как общей основы вещей. Но, что тогда, что же находится на другом конце небесно-адского континуума? 

Поверхностно опишем это, как усиление синдромов, с которыми мы хорошо знакомы из психиатрического опыта: психосоматические или дисбалансные проявления, тревожные и депрессивные реакции, усиление патологий характера, переходных бредовых состояний, кататонии и так далее. 

Углубляясь, я хотел бы предположить, что эти состояния не что иное, как продукт отрицания исходной ценности. Нахождение ценностей на всех уровнях и во всех формах вот та — жизнеутверждающая сила, которая определяет наш единственно правильный путь в жизни. Но рядом с силой жизнеутверждающей, говорящей “да” – жизни, соседствует активная сила, которая говорит, нет, не принимает и отвергает идею жизни, которая накрывает занавес на нашу истинную радость существования, лишая нас способности к любви и делая нас не способными верить, именно тем чувствам, которые приглашают нас преклоняться перед существующим как таковым. 

Препараты всего лишь помогают ярче проявить некоторые аспекты человеческой психики. В зависимости от того, будет ли индивид в состоянии принять это или нет, он или войдет в контакт с  исходной ценностью, или же будет находиться в конфликте между его стремлением к познанию и его отрицающим малым “я”. Естественно, такой конфликт может привести к подавлению, символически выраженному через тело или сознание, реактивным образованиям и боязни себя отпустить. 

Но, и такой опыт нельзя недооценивать. В нем заключено драматическое столкновение внутренних сил личности, и, благодаря этому, конфликт может быть выявлен, понят и разрешен. Проявление конфликта, заключающегося, в основном, между “быть” или “не быть” и отражающего внутренние противоречия, приводит к разоблачению “монстра”, в котором концентрируются все отрицательные силы. Разрешение конфликта и достижение единства, можно сравнить с победой над драконом из классических сказок и принятию в себя его силы, или укрощению дикого зверя и направлению его энергии на службу жизни.  

Процесс “нисхождения” в патологию, хаос и разрушение, как средства для личностной интеграции, не является открытием современной психотерапии. Например, это очень хорошо описал Данте в своей Божественной Комедии. Поэма начинается с того момента, когда автор на половине своего земного пути заблудился в «сумрачном лесу» во время сна. Увидев вдали высокий холм, он устремляется к нему в надежде найти свой путь, но увы, это невозможно. Три страшных зверя (различные воплощения одного), преграждают ему путь. Перед ним появляется проводник, чтобы объяснить, что прямой путь невозможен и путь к спасению лежит через подземелье. 

Затем Данте рассказывает, как следовал за проводником и был вынужден стать свидетелем, одного за другим, разных человеческих аберраций. Позже, пройдя сквозь круги ада и чистилища, он говорит о том, что все они воплощение «болезней любви» — «любви, что движет солнце и прочие звезды». 

И путь, описанный Данте в Комедии, наиболее соответствует описанию “адского” переживания, вызываемого препаратами. Все страсти распознаются, как различные формы  «Я», центра человеческого существования. Не без стресса или боли встречался Данте лицом к лицу с различными сценами в аду, а иногда он был даже не в силах оставаться в сознании от увиденного («и падал, как мертвое тело падал»), но он сумел сохранить отстраненное отношение к происходящему и пройти сквозь. 

В наши дни, осознание или сознание — единственный элемент, на который большинство психотерапевтов указывают как на необходимый двигатель трансформации. Осознание наших процессов — это то, что может подчинить их нашему контролю, сделать их действительно «нашими». Парадоксально, но в процессе осознания мы есть не только «это», но намного более многогранная сущность, которая может продолжать существовать как с «этим», так и без него, «Дух есть Свобода (Свобода есть истинная сущность духа)» — сказал Гегель. И в этом разница между адом и раем у Данте также как, между началом и окончанием успешной психотерапии. И ад и рай в Комедии не различаются по силе их изображения — как в аду описана похоть, так в круге рая воспевается любовное томление, гнев в аду соответствует боевому духу в рае; греху обжорства противопоставляется жажда небесной манны и т. п. Разница заключается лишь в том, что то, что в аду описывается как проявления «страсти» (некое пассивное «страдание»), в раю принимает вид «добродетели» (virtue) — от Индо-Европейского vir: сила, энергия и от Латинского vir: человек. 

Трансформирующим эффектом, который сознание приносит в жизненные процессы, является преобразование их в нечто большее, чем они были. Как, если бы «адом» называлось такое состояние сознания, при котором человек забыл свое действительное предназначение, свои истинные цели, и энергия в нем не текла бы естественным образом. Когда каждая часть человека «вспомнит», что она действительно хочет, болезнь превратится в здоровье. 

Путешествие, создаваемое химическими веществами, открывающее ад, не отличается по сути, от процесса “старомодного” самопостижения, ни от процесса современной глубинной психотерапии. Все три варианта различаются техническими деталями, но их главное различие состоит в интенсивности процесса: так, под воздействием вещества, месяцы могут сжиматься в часы. Процесс остается тем же самым, во всех «способах личностного развития»: акт признания того, что удалось вытолкнуть за границы сознания. Поскольку то, чего мы избегаем  — это то, что внушает нам страх, то такой процесс является актом мужества. А так, как многое из того, чему мы не позволяем присутствовать в нашем сознании, является болезненным, унизительным и неудобным, то те же самые чувства могут возникать разными способами, и стимулировать те же инсайты. Таким образом, боль или тоска, провоцируемые использованием препаратов, могут стать концентратом мучений или страха длящегося месяцами, или годами само-исследования и могут быть неизбежной ценой, которую человек должен заплатить, чтобы приблизиться к реальности. 

Опыт подсказывает, что такое состояние временное, и в конце «очистительного пути» пациента ждет самопринятие. Хотя сомнительно, что этот конец может быть достигнут без шагов на пути исцеления — разрешения конфликтов, переосмысления ненависти к себе, проработки стыда, вины и т. п. 

Факт того, что исцеление происходит доказывает, что «проблемы» и источники страданий были в каком-то смысле иллюзией. 

Если химически вызванная интенсификация сознания приводит к усилению патологии, то только потому, что «нормальность» поддерживается посредством психологической 

«анестезии» и «регулировка» в нормальном состоянии сознания находится в природе отрицания, а не в трансцендентности внутреннего смятения. Еще один шаг в осознании может показать, что все патологии процветают только в темноте, а вызвавший их конфликт проистекает из запутавшегося бессознательного. 

Парадокс психотерапии состоит в том, что страдания, которых мы изо всех сил стараемся избежать, сами по себе есть воплощение процесса избегания. Только двигаясь навстречу страху и противостоя чудовищу, являющемуся источником боли, можно сделать открытие, что никакого страшного монстра там нет. Иногда это находит свое драматическое выражение во время сессии, когда клиенту кажется, что он вот-вот умрет, но в тот момент, когда он уже покоряется смерти, он просыпается в экстазе от наполняющей его жизненной силы; или же в случае, когда ему кажется, что он сходит с ума и уже готов сдаться, приходит откровение, что это было всего лишь его собственное ожидание катастрофы, а на самом деле ящик Пандоры абсолютно пуст, и все его импульсы к контролю устранены. 

Мы можем описывать процесс как различение между реальностью и иллюзией, как один из «позитивных распадов» (Дабровски), как переопределение условностей, через усиление вытесненного. В практическом применении, лучшее, что может делать психотерапевт, это находиться рядом с путешествующим по аду, вдохновившись примером Вергилия, который сопровождал Данте, направляя его к цели, давая ему мужество идти вперед и видеть, а иногда даже подталкивая, когда страх заставлял его поворачивать назад. Я верю, что осознание того, что ад — это не ад, должно приходить из внутреннего понимания, а не из доброжелательных утешений или промывания мозгов, и поэтому я снова и снова повторяю моим пациентам, «Оставайтесь в этом». Оставаться там — это способ пройти через это, что бы там не происходило. 

Тем не менее, за адом следует чистилище и символы Данте могут быть полезны в терапевтическом процессе. Ад — это состояние беспомощного и безнадежного страдания; Чистилище – это выбранное страдание, которое становится средством на  пути к цели. В первом случае, человек — это жертва; во-втором — раскаивающийся. В аду человек просто созерцает реальность, затопленный доказательствами своего ужаса. Чистилище начинается, когда широко открытые глаза бдительности больше не угрожают, но все еще действовать — это сложный вызов. Это начало активной жизни (viva activa), в отличии от жизни созерцательной (viva contemplativa), и боль чистилища рождается из трения между утверждением существования и укоренившимися личностными искажениями. Это принятие того, что единственный путь достижения осознания лежит через брошенный вызов. У Данте это принимает образ восхождения на гору. В психологических терминах, это — мужество быть, выражать свою природную сущность наперекор сопротивлению. В процессе психотерапии, и особенно в той, где используются психоактивные препараты, действие обычно разворачивается в очень ограниченном социальном контексте взаимоотношений с психотерапевтом, но все же может включать в себя и абстрактную сферу искусства, и неограниченную область воображения. Важность действия, содержащаяся в визуальных абстрактных образах или драматическом самовыражении, для ослабления стресса, помогают обнаружить Гештальт-терапия или управляемые сновидения, что будет проиллюстрировано в этой книге. 

Очевидно, что процесс внутреннего изменения начинается с неизбежной болезненной проработки аспектов искаженной психологической действительности. Тем не менее, необходимо сказать о дополнительном подходе к психотерапии, который ставит себе задачей содействовать росту и подкреплять здоровые аспекты личности и развивать наиболее правильные (точные) связи с действительностью, а не разрушать старые паттерны и не анализировать сомнительные картины несуществующего мира и интерпретаций бытия. В сессиях с применением фармакологической терапии в этой роли выступает использование пиковых переживаний. 

Кажется очевидным, что среди некоторых психотерапевтов, использующих ЛСД и похожие препараты, прослеживается тенденция односторонней трактовки пиковых переживаний, где «плохое путешествие» видится как случайность, которая не несет в себе предпосылок для дальнейшей проработки. С другой стороны, есть и такие, у которых имеется большой опыт в трактованиях патологических проявлений и конфликтов, но они чувствуют себя беспомощными перед лицом «счастливых» эпизодов, не входящих в их концептуальную структуру. 

Если и страдание, и экстаз от переживаний под действием веществ являют потенциал психологического исцеления, то для нас важно уметь распознавать роль каждого из них в индивидуальной терапии и уметь находить наилучший путь работать с этим во время курса  сессий. 

 Вопрос о том, как эти два типа переживаний соотносятся между собой, является одним из примеров соотношения психотерапии с духовными дисциплинами и духовными исканиями, и тем, как они описаны у мистических писателей и учителей. 

Когда дело доходит до понимания психоделических переживаний, разброс мнений о связях между психотерапией и духовной сферой велик также, как и весь человеческий опыт в целом. Хотя наиболее широко распространенной тенденцией является та, где положительное и отрицательное переживания рассматриваются вне связи одного с другим, и тем не менее, либо одно либо другое переживание считается особенно важным. Есть еще те, кто акцентируют «трансцендентную» сторону и видят психотерапию как путь тривиальный, и другие, которые смотрят на все «мистическое» с подозрением или с культурным интересом, не имеющим значения для исцеления ума. Психотерапевты, на чьи труды оказали влияние духовные дисциплины (Фромм, Бенуа, Николь) или религиозные мыслители, интересующиеся психотерапией (Уотс) находятся в меньшинстве и их число еще уменьшится, если мы обратимся к тем, кто имеет существенные представления  о том, что связывает между собой идеи этих различных областей (психотерапии и духовности). 

 На мой взгляд, «психотерапия» (в правильном понимании) и «мистицизм» или «эзотеризм» (в правильном понимании) не что иное, как различные этапы одного духовного путешествия, различные уровни непрерывного процесса развития сознания, интеграции, самореализации. Главные вопросы у них одни и те же, хотя психические состояния, которые возникают и технические методы, к ним применяемые, могут разниться. Некоторые из этих проблем, как я уже где-то писал, помимо проблемы роста сознания, это: контакт с реальностью, разрешение конфликтов в сторону большей целостности, развитие свободы и способности отдаваться жизни, принятие переживаний и, в особенности, скачок в изменении идентичности, ведущий от самоописания к идентификации со своей реальной внутренней сутью. 

Отношения между поисками здравомыслия и просветлением можно сравнить с тем, что происходило между побочными и главными загадками древности. В то время, как в задачи первых входила «реконструкция» «истинного человека», «настоящего человека», то цели вторых преследовали решение проблем трансцендентности человеческого существования и приобретение относительной степени свободы от нужд и законов, которые определяют обычную человеческую жизнь, посредством ассимиляции радикально различных состояний бытия. 

Пропасть  между исключительно человеческим сознанием, даже в своем полном проявлении, и «другим берегом», проявляется в таких символах, как мост или океан, которые надо пересечь; лестница, на которую надо взобраться (не только гора в земном смысле), и в образах смерти и возрождения, которые мы находим во всех мистических и религиозных традициях. 

«Истинный человек», «Настоящий человек» — вот цель психотерапии. Это человек освободившийся от «первородного греха», человек, который не обращается против самого себя, и реализует свой потенциал в утверждении себя и своего существования. Это тот человек, которого Данте, в его монументальном синтезе древней культуры и христианства, подводит к вершине чистилища: земному раю. Рай, да, но не Небеса. Небеса лежат за пределами подлунного мира Аристотеля: это «круги» планет, Солнца и неподвижных звезд. 

Также, как и в путешествии Данте, лишь только после того, как будет достигнута полнота естественного человеческого состояния (возможная лишь после прохождения ада и чистилища), человек сможет воспарить над землей. Большинство мистических учений подчеркивает необходимость в пути очищающем перед тем, как начинать путь воссоединяющий: это и необходимость личности в реализации своей естественной сути человеческого существования, перед тем, как она начнет стремится к реализации своей божественной сути, и необходимость установить порядок и гармонию в своей жизни, прежде чем  душа ее станет восприимчивой к «сверхъестественному» — которое лишь часть  естественного, которая находится за пределами обычного человеческого понимания и осознания. 

Эти стадии не четко выделены в практической действительности, и экстатические и мечтательные переживания могут возникнуть, когда человек еще не готов к ним, и не готов даже понять их смысл. Стоит отметить, что духовные школы всего мира достаточно амбивалентно относятся к таким экзальтированным состояниям. Так, с одной стороны Гуру йоги предостерегают своих учеников от очарования приобретения «специфических» возможностей, которые могут сбить их с истинного пути; христианские мистики предупреждают монахов об опасности очарования «видениями» и эмоциональным восторгом; учителя Дзен оценивают галлюцинаторные переживания во время медитации, как макио (от дьявола) и, вообще, мы очень часто находим упоминания об опасностях для «неподготовленных» при контакте с оккультизмом. В данном контексте подготовка означает,  не наличие знаний, а приобретение качеств, вследствии личностного роста, без которых мистицизм превратился бы в магию, а также, такой поиск сверхъестественного, которому эго подчиняет свою  жизнь, направляя ее на постижение большей целостности, позволяющей индивиду найти свою истинную цель. 

С другой стороны, такие переживания Неба без чистилища, самадхи до просветления, милости до мистического единения, особенных состояний сознания перед достижением абсолютной духовной зрелости, рассматриваются как семена трансформации. 

Я думаю,что эта двойная точка зрения может касаться и пиковых переживаний, которые у некоторых людей, могут быть вызваны рядом психоактивных препаратов. Намного чаще, чем медитативные дисциплины или ритуалы, они могут подвести к Небесам без чистилища, к состоянию озарения от универсальных истин, лежащих в основе религий, при этом, не будучи сопровождаемыми проникновением во внутрь или изменением какого-либо личностного несовершенства. Человек может использовать такой опыт для раздутия эго или для внутреннего изменения, для самооправдания и стагнации, или же принять его за свет, указывающий ему путь. 

Кроме всего того, что можно сказать о терапевтической ценности пиковых переживаний, я думаю, что преимущество этого подхода (представленного в подробностях в III главе) в том, что личностные изменения отличаются от пиковых переживаний, какая бы связь между ними не была. Каждое из них может быть шагом навстречу другому, но нужно иметь в виду, что «мистическое переживание», например, лишь облегчает психологическое исцеление (дает человеку более широкую перспективу его конфликта), а психологическое здоровье обеспечивает только большую восприимчивость к глубинному переживанию реальности, которая и составляет основу пиковых переживаний. 

Из-за факта того, что «мистическое переживание», вызванное посредством веществ того или иного типа, в общем имеет меньший эффект на человеческую жизнь, чем такое же спонтанное переживание (или являющееся результатом систематических духовных практик), часто поднимается вопрос о том, действительно ли они имеют одну природу. 

Естественно ожидать, что спонтанное религиозное переживание более устойчиво, чем то, что вызвано при помощи внешнего посредника. 

Чем сильнее внешнее воздействие (химическое или другое), которое  необходимо применить для получения пикового переживания, тем вероятней предположение, что у человека, наличествуют сильные психологические защиты, и существует разрыв между ценностями и системой мотиваций, присущими обычным состоянием сознания и необычным. Также, если мы обрисуем искусственно вызванное пиковое переживание как временное освобождение из тюрьмы ординарной индивидуальности и ею созданных конфликтов, мы можем сравнить ценность этого переживания, с той, которую дает заключенному вкус свободы и перспективу жизни богаче, чем та, что он ведет в его одиночной камере. Такого рода опыт может повлиять на его окончательное освобождение путем подкрепления его намерений, разрушив его идеализацию тюремной жизни, дав ему ценные направление и информацию извне о том, что ему предпринять, чтобы стать свободным. Многое из этого зависит от активности узника в то время, как дверь камеры остается временно открыта. В одном случае, он может даже не толкать незакрытую дверь, будучи слишком сонным или испуганным жизнью за пределами стен в которых он привык жить. А может выйти за едой в соседнюю комнату, или пойти прогуляться и насладиться окрестностями. Или наоборот, может использовать это время для того, чтобы завоевать себе постоянную свободу. Он может найти помощь или инструменты и использовать их для открытия замка, когда дверь снова закроется, или он может заняться изготовлением дубликата ключа.  

Другими словами, под искусственным экстазом можно понимать состояние, которое становится возможным благодаря процессу, который начинается с временного устранения препятствий и продолжается через погружение  в глубины психики и восприятие реальности личности. Такое устранение препятствий можно сравнить с тем эффектом, который большое количество алкоголя, NO2 или недостаток кислорода оказывает на центры контроля в коре головного мозга, вызывая состояние растормаживания импульсов или аффекта. И в случае, если эта нейрофизиологическая модель верна, то область действия веществ, о которых идет речь в этой книге, должна отличаться от той, в которой  задействованы депрессанты, также как и тот  расслабляющий эффект, который каждый из этих препаратов вызывает. Это освобождение от  привычных защит в сознании и поведении, всего лишь намек на будущее преодоление барьеров и реструктуризацию дисфункциональных паттернов личности. И хотя оба этих переживания могут казаться одинаковыми, в первом случае мы встречаемся с условной свободой, то во втором – с целостной свободой, испытываемой несмотря на трудности. Возвращаясь к примеру тюрьмы, описанному выше, это как если бы в первом случае охрана заснула, а не была обезврежена или убита,  в отличие от того, как если бы эго растворилось в мистическом Просветлении и «старая» или «внешняя» личность умерла, а «новая» или «внутренняя» личность родилась в какой-то момент успешного духовного поиска. 

Многое из того, что было сказано выше относится в какой-то степени и к переживаниям, вызываемым некоторыми духовными дисциплинами, природой или личной «заразой». Простой уход от мира, (независимо от того, простая ли это жизнь, или это монах или индийский саньясин, которые отказались от всего сущего),  может уменьшить препятствия, и конфликты, которые встают на пути у пиковых переживаний. Конечно, намного тяжелее сохранять сосредоточенность и естественность в условиях городской жизни и в тесном окружении семьи, чем в горах Гималаев. И конечно, уединение может дать неоценимую помощь тому, кто хочет познать себя прежде, чем понять, что он  будет делать со своей жизнью и что хочет от окружающего мира. Во многих формах медитации тело и дух находят облегчение от привычного внутреннего беспокойства, предвосхищая желаемое внутреннее состояние. В этом случае, пиковые переживания возможны благодаря подавлению стимулов, которые могли бы их заглушить. И конечно, эти приходящие состояния, возможные в тишине одиночества, в созерцании белой стены с головой, свободной от мыслей, есть  — не простое избегание сложностей жизни, а начало возвращения к  ней, к встрече с проблемами с новыми силами.  

В пиковых состояниях, вызванных веществами, такой выход из конфликтных зон происходит достаточно спонтанно, и мы можем рассматривать эти моменты в том же свете, что и происходящие при медитации. Их негативный аспект в том, что  целительный контакт с реальностью происходит только в узких формах, в то время, как области, где скрыты проблемы личности, остаются незатронутыми. Положительным аспектом является то, что такое  избегание трудностей может быть функциональным, являться шагом в достижении частичного слияния. Как только в этом будет достигнута относительная стабильность, следующим шагом  будет ее распространение на  периферические области личности, так же, как конечной целью медитации  является влияние на самосознание, которое, в свою очередь, оказывает влияние на обычную жизнь. Можно предположить, что избегание  может занять место того основного состояния, которое я называю «частичное» пиковое переживание и которое, хотя и интенсивно, но охватывает только лишь часть из всего диапазона личностных качеств. Некоторые люди, например, способны испытывать сильные эстетические и религиозные чувства, но испытывают затруднения  в том, что касается обычных человеческих эмоций, несмотря на то, что такие чувства  присутствуют на континууме состояний. Если бы человеческие отношения рассматривались в этот момент,  вполне вероятно, что экстаз растворился бы под давлением тревоги и обид, но человек бессознательно контролирует это внутреннее неудобство, чтобы позволить себе ясность в других областях опыта.  Для других пробелы или зоны избегания могут быть иными. Есть  люди, которые положительно воспринимают все кругом, но только не самих себя. Поэтому то, что они думают о своей личной жизни или о собственном отражении в зеркале, может превратить их рай —  в ад.  Другие могут избегать восприятия или мыслей о людях в  принципе, как у Хаксли в его первой знаменитой сессии с мескалином, описанной в «Дверях восприятия». Еще у кого-то все может быть великолепно, пока их глаза крепко закрыты, а контакты с внешним миром ограничены, а третьи с удовольствием общаются с внешним миром, и наоборот избегают одиночества и закрытых глаз из-за беспокойства, которое возникает из-за работы воображения. 

Такие избегания, по существу, являются выражением фобических областей (областей страха) личности, и как, в принципе, во всех психотерапиях, для работы с ними можно  выбирать  между двумя стратегиями: обойти блоки,  для того, чтобы укреплять здравые аспекты индивидуальности, или же прорабатывать блокировки путем погружения в водоворот болезненных и избегаемых эмоций.  Первый вариант, при использованиии препаратов, может превратиться в молниеносный перенос в рай, после которого возвращение на землю не приносит какого-то заметного изменения или улучшения существования. Второй  — это выбор в пользу решения земных трудностей, со слабой надеждой  на победу, но с большой вероятностью на то, что произойдут какие-либо изменения. Другими словами, выбор между двумя вариантами, будет походить на ситуацию, когда из одного широко раскрытого окна открывается великолепный вид на окрестности, в то время, как вы стараетесь открыть окно, находящееся рядом и которое крепко закрыто. 

Вероятнее всего, максимум чего вы добьетесь, будет лишь маленький лучик света, вместо яркого солнечного света, льющегося из уже открытого рядом окна, однако в конечном результате, в доме будет еще одно место, откуда можно насладиться внешним миром. 

Конечно это не значит, что в первом случае полученный опыт не повлияет на процесс возможных трансформационных процессов в личности. Укрепляющие свойства исходной ценности могут дать человеку силу и желание избавиться от существующих блоков, чтобы глубже проникнуть в смысл. Конечная цель будет зависеть от того, что ищет странник: чем ближе к ней он будет подходить, тем лучше он будет ее видеть. И если молодой дубок нуждается в защите от кроликов, а к стволу зрелого дерева можно привязать слона, так и избегание конфликтов может иметь свое место, в то время, как упор делается на развитие и выявление здоровых свойств личности. И в итоге, этот целительный процесс, стимулируемый пиковыми переживаниями в ходе терапии, художественного творчества или жизненных ситуаций, может вторгнуться и заменить собой дисфункциональные области личности. 

Таким образом, мы имеем два подхода  к процессу психологического исцеления, которые будучи противоположными, не только совместимы, но могут и дополнять друг друга. 

Пиковые переживания в христианской теологии рассматриваются как благодать: дар, который может быть послан как святому, так и грешнику и которым в дальнейшем, кто-то воспользуется, а кто-то нет. С другой стороны, психологический дисбаланс можно рассматривать как вызов со стороны via purgativa – как ту вершину, на которую нужно взобраться. Чем ближе поднимется к ней пилигрим, тем вероятнее то, что он получит всепрощающий небесный дар. И чем масштабнее будет этот благодатный дар, тем яснее он будет видеть свой путь, и тем крепче будет его надежда, вера и воля, ведущие его к цели. 

Оба этих подхода хорошо задокументированы в духовных практиках человечества. 

Некоторые делают акцент на прямом видении реальности и рассеивании тени иллюзий. Другие подчеркивают важность проживания момента, каким бы иллюзорным он не казался, внимания к нему, которое докажет, что иллюзия это всего лишь отражение на рифленой поверхности сознания, которое приведет от отражения к истинному свету. Опираясь на собственный опыт у меня развилась сильная вера в индивидуальную мотивацию человека следовать  любому из этих путей в данный момент времени, уважать его естественный ритм. Время от времени, прежде всего остального, он будет выбирать созерцательность. В другой раз, вступив в контакт со своими истинными чувствами и импульсами, он захочет включить их в процесс исследования мира. Состояние парения во время пикового переживания превратит ад в чистилище, но если во время выхода он потеряется, то ему опять придется возвращаться к центру. Ритм определится в течение одной или нескольких сессий.  Некоторых, уже первый экстаз может подвести к чистилищу, а другим, на первых порах, дар благодати может оказаться недоступен, и они смогут достигнуть безмятежности только после неоднократных кошмаров, пережив которые, они поймут, что бояться совершенно нечего. Я не склонен доверять опытам с препаратами односторонне направленным или в сторону радости, или в сторону противоположного ей страдания и полагающим, что первое может  привести к результату, избегая погружения в проблемы, а второе подразумевает  личную устремленность и упорную работу. То, к чему я прибегаю, когда у меня возникают такие подозрения, будет описано в следующих главах на примерах клинических материалов.